Автор книги - известный специалист по истории культуры древнего Рима. Кроме ряда работ по истории римской сельско-хозяйственной науки, по истории социальных отношений в древнем Риме, по источниковедению, кроме переводов античных авторов, М.Е. Сергеенко выпустила серию книг по быту древнего Рима и древней Италии, имеющих большой успех как у нашего, так и у зарубежного читателя ("Помпеи", М.-Л., 1949; "Простые люди древней Италии", М.-Л., 1964; "Жизнь древнего Рима", М-Л., 1964). Здесь не будет неуместным сказать несколько слов о книге М. Е. Сергеенко "Простые люди древней Италии". Задача книги, как об этом говорится в предисловии к ней, "ближе показать трудящийся люд, простых людей древней Италии, тот ее костяк, который держал на себе всю страну". Задача эта не из легких: античные авторы занимались полководцами, государственными людьми, видными деятелями культуры; обыкновенный труженик лишь случайно и ненадолго попадал в ноле их зрения. Воссоздать образы этих людей, пользуясь показаниями и намеками писателей и некоторыми другими источниками, - труд не из тех, где затрата усилий вознаграждается сторицей, и любители античности, особенно если они и сами причастны к научной работе, не могут не быть признательны автору за проделанную им работу. Пастух, вилик (раб - управляющий имением), учитель начальной школы, врач, пожарник, пекарь, сукновал, центурион, гладиатор, мим (вместе с ним акробат и фокусник), цирковой возница, хозяин, гостиницы или постоялого двора - такая вереница общественных типов проходит перед нами в этой книжке в 160 страниц небольшого формата. Собранные и мастерски изложенные автором сведения позволяют нам увидеть представителей всех этих профессий в их повседневной работе, познакомиться с их бытом, уровнем материальной обеспеченности, наконец, - с их нравственным обликом. Автор не любит шаблонов. Ему чуждо стремление давать схемы на основании априорных соображений. Исходя из конкретных условия жизни человека той или иной профессии, опираясь на литературные, эпиграфические и археологические данные, он преподносит нам живые, полнокровные фигуры простых людей древней Италии. Читатель увидит разновидности людей одной и той же профессии. Не было единого типа вилика (стр. 15-22). Среди врачей были шарлатаны, корыстолюбцы и невежды, но были и высокообразованные люди, сведущие не только в медицине, но и в философии (стр. 36-38). Казалось бы, грубая среда гладиаторов должна была формировать однотипных, очень примитивных людей, но и здесь встречались натуры с тонкой организацией, не мирившиеся с неприглядной действительностью своей профессии (стр. 112). Трудно в нескольких строках передать богатое содержание небольшой книжки.

Тема новой книги М.Е. Сергеенко - ремесленники древнего Рима. Ремесло античного мира уже в XIX в. было предметом изучения историков и филологов. Орудия производства, техника ремесла, ремесленная терминология, положение ремесленников были не раз объектом исследований, приведших к прочным, хорошо обоснованным результатам. Оригинальность новой книги М.Е. Сергеенко заключается не столько в выборе самого предмета изучения, сколько в выборе аспекта, под которым автор главным образом трактует свой предмет.

Работы М.Е. Сергеенко характеризуются вообще стремлением уловить сквозь имеющиеся у нас, часто очень скудные, источники, будь то надписи, случайные замечания в литературных памятниках, произведения живописи или скульптуры, биение живой жизни, облики живых людей изучаемой ею эпохи. Внимательный читатель книги М.Е. Сергеенко о Помпеях не пройдет мимо впечатляющей, а потому и хорошо запоминающейся характеристики помпейского банкира Цецилия Юкунда, набросанной уверенной рукой на основании его портретного бюста (стр. 149-150). В рецензируемой работе читатель найдет до некоторой степени аналогичный образ диспенсатора Тита Статилия Авкта, извлеченный зорким автором из скудных эпиграфических данных.

В любой книге М.Е. Сергеенко мы обнаружили интерес к человеку, притом не только к людям, игравшим видную роль в жизни своего времени. Историко-филологическая наука всегда уделяла внимание изучению выдающихся личностей - политических и военных деятелей, видных представителей науки и литературы. Взор М.Е. Сергеенко устремлен на рядовых людей, точнее даже на людей простых, маленьких. Скупые строки надписей и другие источники позволяют легко разглядеть человеческие черты безвестных ремесленников древнего Рима. И тем не менее автор умело рисует нам, пусть только в основных линиях, беглые портреты своих героев, нигде не покидая пределов научного исследования и не пускаясь в безбрежное море свободного творчества. Веселый фуллон Луций Квинтилий Кресцент, оставивший на стенах своей каморки жизнерадостные надписи, дал возможность автору познакомить нас с симпатичным молодым ремесленником, любящим и свою профессию, и свою девушку, и всех, с кем ему приходилось встречаться (стр. 27-28). Надгробные (отчасти и другие) надписи, тщательно выбранные автором из существующих сборников, позволили проникнуть в некоторые области душевного мира тех, кто позаботился о погребении своих жен, мужей, родителей, детей, друзей. Оказывается, эти ремесленники, чаще всего вольноотпущенники или рабы, вкладывали в не всегда складный текст надгробных надписей помимо теплоты чувства еще и выражение своих жизненных идеалов; по этим надписям мы узнаем, какие качества ценились в супругах, родителях, детях, друзьях.

Однако книга М.Е. Сергеенко отнюдь не является только психологическим этюдом на тему о душевных качествах римских ремесленников. Рассуждая о мельниках и пекарях, о фуллонах, о ювелиpax и златокузнецах, о врачах (они в Риме причислялись к ремесленникам), автор обращает должное внимание и на условия их жизни, на профессиональную сторону их работы, на их юридическое положение. Если по ходу изложения требуется описание орудия или сосуда, автор заинтересовывается ими сам и заинтересовывает читателя. Отметим здесь высказанные автором соображения по поводу устройства и назначения сосуда, называвшегося клибаном, явившиеся результатом оригинальной интерпретации литературных свидетельств и дошедших до нас изображений этого сосуда (стр. 7-8).

Краткий обзор содержания отдельных глав книги даст некоторое представление о том, что вложила в свой труд М.Е. Сергеенко. В первой главе речь идет о мельниках и пекарях (стр. 5-18). Автор начинает с тех времен, когда италийцы не знали употребления хлеба и питались главным образом кашей (из двузернянки). Ко времени Плавта (III в. до н. э.) хлеб уже завоевал твердые позиции и оттеснил кашу на второй план. Способы выпечки хлеба, устройства хлебной печи, сорта муки, шедшей на изготовление хлеба, разные сорта после, него - это круг вопросов, подводящих к основной теме первой главы, - о людях, связанных с изготовлением хлеба. Еще до первой половины II в. до н. э. в Риме появились специалисты-пекари, снабжавшие население хлебом. Сеть пекарен была достаточно велика, как это видно на примере Помпей, где их было найдено 40. В книге довольно подробно рассказывается об устройстве этих предприятий. Некоторые надписи и данные археологического характера позволяют поставить вопрос о размахе деятельности сравнительно крупных предприятий, но не дают достаточных оснований для разрешения вопроса. Автор книги, проявляя и здесь присущий ему научный такт, намечает разные возможности, но не отдавая преимущества ни одной из них.

Глава вторая - о фуллонах (валяльщиках) (стр. 18-28). Прежде всего дается представление о технике работы фуллонов. Сообщается о фуллониках (мастерских) - частных (у богатых людей) и городских, также об артелях свободных бродячих мастеров. Имеются данные для суждения о численности людей, работавших в фуллониках, о законах, регулировавших работу в них, о фуллонах-арендаторах. Попутно автор дает новую интерпретацию надписи (CIL, VI, 10298, которую Моммзен считал статутом коллегии фуллонов). М.Е. Сергеенко видит в этой надписи "документ, облекающий ее (т. е. коллегию фуллонов. - А. Д.) определенными правами в ответ на принятие ею на себя обязанности: это договор на аренду городской фуллоники, заключенный римскими магистратами с коллегией фуллонов" (стр. 23). Конец главы посвящен фуллонам - людям, хозяевам и работникам. Автор извлекает из эпиграфических памятников все, что может помочь ему уяснить себе социальный вес хозяев и быт их работников. Главу завершает силуэт фуллона Квинтилия Кресцента, о котором мы упоминали выше.

Глава третья имеет заглавие "Римские инсулы и их мебель" (стр. 28-35). Эта глава на первый взгляд может показаться нарушающей строгий план книги, посвященной римским ремесленникам. В действительности такого нарушения нет. Речь идет не только о самих ннсулах и мебели, какой были обставлены квартиры, но и о ремесленниках, изготовлявших эту мебель, об уставах, празднествах, кассах их коллегий (стр. 33-35).

Далее следует глава четвертая - "Ювелиры и златокузнецы" (стр. 36-48). Автор рассказывает о ювелирных изделиях, о столовом серебре и менявшейся моде на посуду; уделяет внимание кольцам и другим золотым предметам, украшавшимся жемчугом и драгоценными камнями. Мы узнаем, что золотых и серебряных дел мастера работали в императорском доме, в частных домах и, наконец, в мастерских у частных хозяев. О каждой из этих категорий автор говорит особо. При этом учитывается роль отпущенников как среди императорских ювелиров, так и среди хозяев мастерских. Не обходится молчанием вопрос о иерархии среди мастеров; констатируется участие женщин в ювелирных работах.

Глава пятая трактует о врачах (стр. 48-55). В этой главе автор использовал все имеющиеся у нас данные о врачах придворного ведомства - из отпущенников или свободнорожденных, их служебном положении при дворе, их семьях, их имуществе; также - о врачах, живших в частных домах на положении рабов, получавших затем свободу, но не порывавших связи с бывшим господином, который становился их патроном. Из надписей, при всей их краткости, автор сумел извлечь некоторые данные для ответа на вопрос о том, "как лечили эти врачи".

Выделение колумбария Статилиев Тавров в особую, шестую, главу (стр. 55-71) продиктовано не только обилием материала, но и его сравнительным разнообразием и бесспорной показательностью. В этом колумбарии хранился прах рабов и отпущенников знатной и богатой семьи Статилиев Тавров, родоначальник который возвысился при Августе. Благодаря надписям (в числе 381), которые по римскому обычаю делались на дощечках, помещавшихся над нишами, где стояли сосуды с прахом умерших, мы получаем обильные сведения о штате рабов и вольноотпущенников, обслуживавшим дом Тавров (т.е. собственно о прислуге) и занимавшимся домоуправлением. Опираясь на показания надписей, автор книги со свойственной ей акрибией перечисляет все функции, выполнявшиеся в доме рабовладельцев слугами рабского состояния; при этом не забыты не только повара, хлебопеки, кладовщики, ткачи, валяльщики, портные, сапожники, разного рода мастеровые (fabri), каменщики, но и "сопровождающие", лектикарии, письмоносцы, "педагоги". Особую категорию составили образованные рабы; к числу их относились топиарии (не столько садовники, сколько архитекторы садового дела), музыканты, актеры, врачи и другие представители врачебного мира, секретари, переписчики, стенографисты. Обязанности по домоуправлению лежали на дворецких и диспенсаторе (он управлял всем домашним хозяйством, контролировал все счета и отчеты, выдавал деньги на текущие расходы). Поучителен конец главы, где автор, не покидая прочной почвы хорошо засвидетельствованных фактов, улавливает (проявляя при этом должную осторожность) в сложной римской действительности 1 в. н. э. симптомы кризиса рабовладельческой системы.

Последняя, седьмая глава, озаглавленная "Люди и нравы" (стр. 72-84), представляет собой интересный опыт проникновения во внутренний мир тех, чьи чувства отражаются в надгробных надписях, преимущественно стихотворных. Для этого автору нужно прежде всего поставить и решить вопрос о степени пригодности надписей как источника для суждений об истинных эмоциях людей, хоронивших своих близких. Отвергая гипотезу Канья о сборниках стандартных формул для эпитафий и гипотезу Бруно Лира об эксцерпировании малообразованными людьми стихов и выражений из эпитафий, составленных людьми высокой культуры, М.Е. Сергеенко приходит к заключению, что надгробные надписи, особенно если они изобличают беспомощность их авторов в версификации и нелады с синтаксисом, могут служить надежным источником для суждения о взглядах и чувствах определенной социальной среды. Нельзя не принять сделанных автором (на основании изучения надписей) выводов об усвоении латинской речи выходцами из Греции и других частей римского государства. Убедительно и все то, что автор книги говорит о положении отпущенников в римском обществе (точнее - об их отношении к своему положению), а также - о дружеских и семейных связях, о качествах, ценившихся в людях вообще, в друзьях, в жене.

Шесть страниц (стр. 85-90) заполнено примечаниями, в которых дается библиография, а иногда подробности по частному вопросу, например - о военных врачах (стр. 88-89).

Шестьдесят страниц отведено источникам, т.е. русским переводам надгробных надписей в сопровождении кратких деловых пояснений.

Иллюстрации в конце книги служат хорошим дополнением к труду М.Е. Сергеенко.

Литературный талант в соединении с глубоким проникновением в тексты позволили автору создать книгу, которую с огромной пользой для себя прочтет и широкий читатель, и преподаватель, и студент, и зрелый ученый.

Излишне придирчивый читатель мог бы выразить неудовольствие по поводу частых упоминаний (без объяснения) имен римских писателей и поэтов, по поводу ссылок на авторов специальных, ученых работ, по поводу отсутствия в ряде случаев перевода греческих и латинских слов на русский язык (например, на стр. 38, 43, 58, 63 - "Спуде", 64 - "силентиарий", 74).

Существенно, однако, то, что автор, один из крупнейших знатоков римской жизни, дал нашему читателю серьезную, стоящую на уровне современного знания книгу, богатую фактическим материалом и тонкими наблюдениями, образцовую по своим научным и литературным достоинствам.